Итак, 27 декабря 1902 года, уже три месяца беременная своим первенцем, она 
поднялась на сцену зала фермерской ассоциации в окружении мертвой тишины, 
которая воцарилась вокруг, после того как ведущий объявил ее имя.
Она стояла в этой вязкой тишине, зная, как выглядит ее черное лицо над новым 
белым платьем, сердце ее бешено стучало, и она думала: Я забыла все слова, 
все до одного, я обещала папочке, что ни за что не заплачу, но Бен Конвей 
завопит ЧЕРНОМАЗАЯ, и тогда, наверное, я заплачу. Господи, и зачем я во все 
это ввязалась? Мама была права, я слишком высоко вознеслась, и я заплачу за это.
Зал был полон белыми пятнами лиц, напряженно уставившихся на нее. Не было ни 
одного свободного кресла, а в самом конце зала стояло два ряда тех, кому не 
хватило места. Керосиновые лампы освещали зал неровным пламенем. Красные 
бархатные занавески были подвязаны золотыми шнурками.
И она подумала: Меня зовут Абагейл Фримантл Троттс, я хорошо играю и хорошо пою; 
я знаю это не с чужих слов.
И она запела "Старый шершавый крест", тихо наигрывая мелодию на гитаре. Потом 
она более энергично исполнила "Как я люблю своего Иисуса", а затем уже в полную 
силу сыграла "Пикник в Джорджии". Люди в зале, раньше сидевшие абсолютно 
неподвижно, начали раскачиваться почти что против своей воли. Некоторые улыбались 
и хлопали себя по коленкам.
Она спела подборку песен Гражданской войны: "Когда Джонни марширует домой", 
"Поход через Джорджию" и "Арахисовые орешки" (во время последней песни в зале 
заулыбались; многим из зрителей, бывшим ветеранам республиканской армии, не раз 
приходилось есть на службе один арахис). Она закончила "Возвращением на старую 
стоянку", и после того, как последний аккорд растворился в тишине, она подумала: 
Ну а теперь, если вам приспичило бросить в меня ваши помидоры или что там у вас 
припасено, то прошу вас начинать. Я играла и пела так хорошо, как никогда в 
жизни, и это на самом деле было прекрасно.